Официальный сайт композитора Дмитрия Зайцева

1. Царство невезения.

   Если школа открыта, а пианино в школе расстроенное, то это - царство невезения. Ребёнок может этого не знать, учителю знать полагается.
   Если в школе всё под контролем, то музыкой здесь не пахнет. Ребёнок может этого не знать, учителю знать полагается.
   Если в школе всё хорошо, то, значит, учителю это приснилось. Если школа маленькая, а планы работ большие, то, значит, проверяют в школе не дело, а планы. Если школа ставит детскую оперу, то, значит, рушит предмет сольфеджио. Если комитет профсоюзов борется за дисциплину труда, то, значит, права трудящихся в школе не защищает никто. Если концертмейстер играет плохо, то, значит, раньше он играл ещё хуже. Если учитель говорит с учащимся, а сам смотрит на пол, то истина находится где-то внизу. Если директор школы лично зашёл к учителю в класс, то, значит, директору школы нужно что-то лично, а если вызвал учителя в свой кабинет, то, значит, по делу. Если директор школы говорит с учителем, а сам смотрит на пол, то прибавка к жалованью учителя в ближайший год не предвидится. Если в школе «сплочённый коллектив», то, значит, в школе есть и учитель – отшельник. Если учитель груб в общении с ребёнком, то и его мама, когда-то терапевт, непременно грубила больному. Если учитель не любит своё дело, то, значит, любит другое дело, но конкурс в музыкальном училище был небольшой. Если учитель музыки правит игру по тексту, то музыка находится где-то вблизи, но пока не в классе.
   Построить царство музыки – и дед намается, построить царство невезения – и внучек сможет. Ребёнок может этого не знать, учителю знать полагается.

2. Никто не запрещает творить.

   В интересном мире мы живём. В музыкальной школе никто не запрещает творить. Но и не разрешает. Прекрасная среда для болота. Директор хороший – работаем малость, директор крутой – стоим. Что за дела? Где стратегия выживания школы? Почему всё построено на субъективном факторе? Это даже не технологично – рассчитывать на хорошего дядю. В программе должны быть рычаги для творчества. А их в программе нет.
   Святослав Теофилович Рихтер не учился ни в музыкальной школе, ни в училище. И консерватория возникла на пути мастера только как альтернатива срочной службе в армии. Святослав Рихтер, по его словам, никогда не играл на фортепиано ни гаммы, ни упражнения. У него для этого не было времени. Вся биография С. Рихтера была простая и случайная.
   Раньше я только слышал записи С. Рихтера. Это были большие долгоиграющие пластинки, и это было очень давно. Тогда на зданиях висели громкоговорители, похожие на маленькие чемоданчики, только без ручки. А я был настолько мал, что думал: где в этом радио помещается хор и оркестр? Возраст прекрасный. Все будильники надо было сломать, чтобы посмотреть: как они устроены внутри. Оттого и стал композитором.
   А недавно я посмотрел двухсерийный документальный фильм о Святославе Рихтере. Поражает не техника, - дух игры. На некоторые клавиши С. Рихтер бросается так, будто коршун бросается на свою добычу. Бросок не с плеча, со всего тела. Музыкант даже подпрыгивает со стула.
   Святославу Рихтеру в жизни повезло дважды. Во-первых, в таланте и, во-вторых, в стиле работы. Оставим талант в покое. Стиль работы – это наш хлеб, учительские технологии. За это ведь можно бороться.

3. Старую школу можно не закрывать.

   Экзамен в школе не нужен. И надо бы продать его кому-нибудь. Или подарить. Можно подарить с придачей борзыми щенками.
   А если серьёзно, то наш экзамен даром никому не нужен. В Европе кризис. В Азии и в Африке всегда был кризис. В Эфиопии, например, я не помню года такого, чтобы не был кризис. В Америке кризис ещё впереди, непременно будет. Наш экзамен определённо никому не нужен, даже с придачей борзыми щенками.
   Учитель музыки и учащийся не должны работать на программу. Надо сделать всё наоборот, чтобы программа обучения работала на каждого учителя и учащегося. Программа должна быть «не железобетон, а резина». И тогда это будет индивидуальное обучение музыке. Если не лукавить и если не мять проблему в словах. А вместо экзамена в школе – пригоден академический концерт, естественно, – не для всех учащихся, естественно, - без оценок. Кто хочет слушать, на здоровье, - слушай. А кто желает играть, - пожалуйте, на сцену. Природа музыки одна, что для мастера игры, что для подмастерья. Всё другое – лукавство наше, просто слова и попытка скрыть проблему.
   А старую школу – с её экзаменами, расстроенным пианино и худой крышей можно не закрывать. Она сама закроется, если рядом построить совсем другую школу.

4. Частный случай.

   Волга – частный случай и Миссисипи – частный случай. Преподаватель Д. М. Зайцев тоже – частный случай. Лично я не пробовал долго не дышать. Конечно, юлил в деле, конечно, петлял, как речка, конечно, обходил стороной препятствия. Иногда ударялся. Больно всё это и неприятно. А надо дышать и плыть дальше. Не пример для подражания. Частный случай.
   Встречались на моём пути всякие студенты. В том числе - с тонким, ранимым домашним воспитанием. Эти граждане всегда спокойны, рассудительны. Они грамотны, фольклора не слышали. В армии не служили, на гармошке не играли и картошку не выращивали. В речке не тонули и со скалы не падали. Естественно, никогда не голодали и не мёрзли ночью в степи. А в своём учителе хотели бы видеть человека, приятного во всех отношениях. А так не бывает: либо мы движемся и ошибаемся, либо – стоим на одном месте.
   Гармонию можно вести спокойно, это я пробовал на вкус. А сольфеджио – предмет эмоциональный. Но наш «лунатик» всегда спокоен, что скала. Хорошее качество для клерка. В музыке – это диагноз. И тоже – частный случай.

5. Учащийся школы.

   В здании школы учащийся не растёт вверх. Можно замерить линейкой, до школы и после школы, - всё будет едино. Все дети, кто долго находятся в школе, обычно невысокого роста. И это, конечно, связано с нашими делами. Можно даже сказать, что музыкальная школа для ребёнка – агрессивная среда обитания.
   А дома папа и мама подняли тревогу: почему их дитя не растёт вверх? – Да бросьте вы эту учёбу. И займитесь хорошим питанием. Котлеты, гарнир из гречки и сладкий чай. Больше сладкого чаю. Где много звуков, там музыки нет. Музыка и несвобода не совместимы. Сколько можно доказывать? - Пора подводить итог.
   Не пойму я статус учащегося. - Обязанности есть, а права нигде не прописаны. Не пойму я также статус учителя. - Крестьянин, например, вырастил в поле морковку. Затем продал на рынке морковку. Не пойму, почему мой труд оценивает на экзамене коллега? Именно тот коллега, который не сделал для моего учащегося ничего, - буквально, ни на грамм, ни на копейку. Моя продукция – это та же морковь крестьянина. И я хочу сам оценить свой продукт. В школе учащийся не поёт, не играет. В школе он не прыгает, не бегает, не шутит и не смеётся. В школе ребёнок несёт тяжкую службу. А потому и не растёт вверх.

6. Директор музыкальной школы.

   Директора школы мы любим ругать. Хобби такое. В поле, на даче и у себя дома: «Ах, какой нехороший – этот Дедушка Мороз».
   А наш «Дедушка Мороз» работает при тех правилах общей игры, что есть. И при той программе, что есть. Формально директор прав. Если правила общей игры гибки и разумны, то директор школы проявляет в деле лучшие человеческие качества. Но если правила общей игры – жёсткие, как гранит, то и директор школы проявляет не лучшие стороны своего интеллекта.
   Весьма заметно: одна закрутка в школе влечёт за собой другую закрутку. Когда всё стоит на нуле, то начинается дикая кампания «за дисциплину труда». Откуда что берётся? - Полная бессмыслица, пещерная дикость. Падать дальше некуда, а мы продолжаем падать. Кошмарный сон, будто учителя школы подготавливали не в творческой организации, а в диверсионной школе.
   Общая слабость директора в ощущении: назначили руководителем школы, а он ощущает себя хозяином. И на здоровье, пожалуйста, никому это не мешает. Если дела в школе идут замечательно, и если все люди в ней – что ветер в поле и Солнце в степи. Вольные.

7. Дума в школе.

   «Делу – время, а потехе – час». Инструктаж на педагогическом совете – это потеха администрации школы. А дело на педагогическом совете – это заинтересованный разговор о методах обучения музыке. У нас в школе – либо хорошо говорят, либо хорошо думают. А разница есть.
   Ребёнку не нужно быть на педагогическом совете: он всё чувствует. Учитель завязывает шнурки на ботинках, - ребёнок это чувствует. Учитель поел с утра капусту, ребёнок и это чувствует. Возраст такой, слова не нужны, вся информация – в чувствах.
   Если в школе есть заинтересованный живой разговор, то учитель музыки совершенствует свои технологии. И, наоборот, у молчащей школы всегда немного привкус и запах болота. Ребёнку это не надо разъяснять. Ребёнок всё чувствует.
   Логика движения такая: сначала на педагогическом совете учитель музыки играет в свою игру, затем в классе что-то, возможно, сыграет и учащийся школы. А не наоборот. Думать, конечно, полезно всегда. Но хочется также слышать игру учащегося. А это возможно сделать только через игру учителя музыки. Учителю музыки по профессии надо говорить о своей профессии. На улице, дома, в бане, всюду. И, конечно, на учительском совете.
   «Делу - время, а потехе – час». Если на совете нет совета, то это просто потеха, а не педсовет.

8. Нам и соринка в пути – помеха.

   Два года в музыкальной школе можно спокойно обучать в режиме – «без отложенного зла». То есть без дневника и домашнего задания. И без оценок за игру. Каждый урок работаем над новым материалом. Из одного урока в другой урок мы, следовательно, не переносим ничего – ни доброе, ни худое. Потому что сортировать продукцию трудно, а выбросить всё оптом можно легко.
   В режиме свободного полёта мы ничего не теряем, а только приобретаем. В школу всякий учащийся приходит уже с некоторым негативным жизненным опытом. Это я говорю Вам – психолог по призванию. И нам этот негативный опыт совсем не нужен. Нам и соринка в пути - помеха. И если заниматься в классе всякий раз на новом материале, то и дело обязательно будет как-то верстаться, и доверие ребёнка к учителю музыки будет возрастать. Но заниматься нужно в начале трижды в неделю. И на два года забыть про дневник. Это я говорю Вам – бывший учитель-опытник.
   У музыкального обучения функция такая – не создавать дополнительно сложности ребёнку, а, наоборот, - создавать приятную атмосферу в классе. Дети любят кушать шоколад и мороженое. А кто сказал, что настроенное пианино и чистые занавески на окнах – это не благо для ребёнка? В слове «преподаватель» есть основной смысл нашей профессии. Учитель музыки долгое время что-то отдаёт учащемуся, а взамен для себя и для дела ничего не требует. Так подсказывает мне здравая мысль: учащемуся нелегко обучиться - самостоятельно трудиться в музыке. Нужны годы спокойного и терпеливого труда в классе, и нужен особый - «инкубационный» период обучения в начале пути. Без экзамена, без дневника и оценок, без контроля со стороны. Полное доверие к учителю музыки. Он, учитель музыки - не враг. Ни Вам, ни мне, ни делу.

9. Наша программа родилась старушкой.

   Наша программа родилась нерабочей старушкой, и забота нормального, толкового учителя музыки всегда только одна: как обойти стороной это препятствие? Общие требования по технике игры ко всем учащимся в принципе исключают индивидуальное обучение музыке. Мы набираем в школу разных учащихся, а потом пытаемся сделать одну игру. И в итоге мы не слышим – ни разную игру, ни одну игру.
   «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные острогрудые челны. На переднем Стенька Разин, обнявшись, сидит с княжной, свадьбу новую справляет он - весёлый и хмельной». Пока учитель музыки не станет весёлым и «хмельным» от дела, пока наш корабль не выйдет на простор речной волны, ничто ведь в музыке не случится. Учимся красиво ошибаться. Любому делу – конец и крышка большая, если пытаться сотворить его «правильно» со всех сторон.
   «Глядя на луч пурпурного заката, стояли мы на берегу Невы. Вы жали руку мне. Промчался без возврата тот сладкий миг, его забыли Вы». – Ничегошеньки я не забыл. И сладкого мига у школы никогда от роду не было, потому что изначально всё было под жёстким контролем.

10. Мы ж не больные люди, чтобы всё писать.

   Учитель приходит в школу молодым и вполне здоровым человеком, а его считают немного больным. Есть, например, сомнения в надёжности памяти учителя, а вдруг что-то забудет сказать на уроке или что-то забудет сделать? Это ж такая беда случится, если сегодня забудет что-то сказать, а завтра забудет что-то сделать. А потом ошибки учителя будут накапливаться и перейдут, как инфекция, к родителям учащихся, к дедушкам и бабушкам. А потом и весь мир начнёт пахать землю не плугом, а шариковой ручкой. Не надо так общаться с людьми: мы ж не больные, чтобы всё писать.
   Планы работ учителя музыки, что личные письма: хочу – пишу, а не хочу писать, то играю на бубне. За эти писания мне никто ничего не платит.
   Между прочим, в древние времена в музыкальной школе не было бумаги, и планы работ учитель писал на скале, на дереве, на песке и чернозёме. Проверяющих тогда не было, потому что проблематично было бы проверять планы работ, написанных вчера на песке. А работали эти древние учителя точно так, как и я сейчас – без особых технологий. И жалованье получали – без особого шику. Только ходили они в школе гордые - с высоко поднятой головой. Даром, что древние люди.
   Потом – когда появилась бумага, все дела в школе поднялись на ступень выше. Повысилась квалификация учителя музыки, но также усилился административный зуд чиновника. А это противостояние, что футбол с предсказуемым результатом. Административный зуд победить нельзя: «Плетью обуха не перешибёшь».
   Планы работ учителя музыки, что личные письма: хочу – пишу, а не хочу писать, то работаю в классе по памяти. Мне за эти писания никто ничего не платит. Мне платят за мой труд, и то – без особого шику.

Официальный сайт композитора Дмитрия Зайцева

Десять тем для размышления